С аван­гар­ди­стом гуляла вдова (о пер­вом фести­вале)

газета: Гума­ни­тар­ный фонд №6 (109), 1992

Автор: Мария Арба­това

Идея фести­валя Гума­ни­тар­ного фонда им. А.С.Пушкина роди­лась на оче­ред­ном засе­да­нии прав­ле­ния, повос­кли­цали, пофыр­кали и, как водится, забыли, днако про­шел год, при­е­хал из Смо­лен­ска поэт Саша Голу­бев и, сияя смо­лен­ским румян­цем, объ­явил, что нашел деньги, зака­зал кор­межку, гости­ницу и луч­шие залы города; и надо немед­ленно сочи­нять сце­на­рий, потому что уже со всех кон­цов России-матушки, шепча стихи и побуль­ки­вая бутыл­ками в рюк­за­ках, тянутся в сто­рону фести­валя лох­ма­тые и лысые, серые и бле­стя­щие, любез­ные и мате­ря­щи­еся поэты. Сна­чала каза­лось, что это мисти­фи­ка­ция. Резве мы можем сами себе что-то устра­и­вать? Нас ведь клас­сик при­учил, что «сами при­дут, сами все при­не­сут». Мы ведь до сих пор счи­таем, что вме­сто ком­му­ни­сти­че­ского спец­рас­пре­де­ли­теля при­шел анти­ком­му­ни­сти­че­ский спец­рас­пре­де­ли­тель, и теперь из того же котла будут нали­вать именно в те тарелки, кото­рые вчера обхо­дили. Короче, тро­гаться с места и впря­гаться в орга­ни­за­цию неиз­вестно чего не хоте­лось. Однако любо­пыт­ство пере­си­лило, и вот я в Смо­лен­ске, чистом, тихом и тро­га­тель­ном городе, о кото­ром почему-то при­нято гово­рить, что он во время войны был весь раз­ру­шен, и смот­реть там нечего.

Пер­вое, что при­хо­дит в голову в цен­тре Смо­лен­ска, это, что если его счи­тать раз­ру­шен­ным, то Москва выгля­дит так, как будто бом­бежка кон­чи­лась пол­часа тому назад. Город вити­е­ват, ухо­жен и несу­е­тен, ни одного обо­дран­ного особ­няка, ни одного ору­щего и несу­ще­гося с сум­ками напе­ре­вес або­ри­гена, ни одного нищего (все эми­гри­ро­вали в сто­лицу). Зда­ния Драм­те­атра и Филар­мо­нии про­сто при­вели меня в тре­пет, таких выли­зан­ных стен и сту­пе­нек в Москве я не видела давно. Роза­нов гово­рил, что «храм — есть отно­ше­ние народа к свя­щен­нику». Короче, Смо­ленск выгля­дел как город, постро­ен­ный в пави­льоне спе­ци­ально для сьемки фильма о фести­вале нового искус­ства.

Деньги на все это пре­зен­то­вали Вязем­ский льно­ком­би­нат. Ком­мер­че­ский банк «Днепр» и Рос­сий­ское агент­ство сво­бод­ной печати.

На пре­дот­кры­тии все узнали много неожи­дан­ного. Напри­мер, пред­се­да­тель прав­ле­ния фонда Михаил Ромм обья­вил, что после пере­во­рота в куль­туре все равно оста­лись две куль­туры: одна — кото­рую печа­тает жур­нал «Знамя» и не печа­тает газета «Гума­ни­тар­ный фонд», дру­гая — кото­рую не печа­тает жур­нал «Знамя» и печа­тает газета «Гума­ни­тар­ный фонд». (Тут я не слиш­ком согласна с Ром­мом, потому что из всего лите­ра­тур­ного насле­дия корен­ного смо­ленца Твар­дов­ского люблю фразу о том, что у писа­те­лей нет ника­кой груп­по­вой борьбы, про­сто одни читали «Капи­тан­скую дочку», а дру­гие — нет. Пред­ста­ви­тели «нового искус­ства» вроде бы ее читали, но. как пока­зал ход фести­валя, очень невни­ма­тельно.) После Ромма Юрий Нови­ков из Санкт-Петербурга пове­дал о дея­тель­но­сти Дяги­лев­ского цен­тра в обла­сти живо­писи. Борис Ива­нов пообе­щал всех напе­ча­тать в жур­нале «Часы», поэт Бони­фа­ций при­гла­сил всех на фести­валь палин­дрома, Борис Оста­нин рас­ска­зал об успе­хах Санкт-Петербургского отде­ле­ния фонда, Лариса Бере­зав­чук сде­лала мини­до­клад о дея­тель­но­сти лабо­ра­то­рии соци­о­куль­тур­ных иссле­до­ва­ний А.Н.Горски, а Евге­ний Буни­мо­вич обра­тился к пуб­лике с сооб­ще­нием о том. что аме­ри­кан­ский участ­ник фести­валя Джон Хай женат. Кроме того, пат­ри­арх анде­гра­унда Дмит­рий Алек­сан­дро­вич При­гов про­чи­тал ста­рые стихи о том, что вымерли все: греки, евреи, рус­ские, остался только он, Дмит­рий Алек­сан­дро­вич При­гов. Что и стало печаль­ным эпи­гра­фом к фести­валю.

Откры­тие в сия­ю­щей Филар­мо­нии, быв­шей Город­ской думе, мы постро­или как откро­вен­ный парад звезд. Его открыли Нина Искренко с Джо­ном Хаем, кото­рые, читая стихи на род­ных язы­ках, скра­ши­вали их неубе­ди­тель­ными при­ме­тами пост-советской рас­ко­ван­но­сти: номе­ром «Неза­ви­си­мой газеты», пустыми пив­ными бан­ками, импорт­ным зон­ти­ком и голым живо­том Нины Искренко. Вслед за ними Олег Хлеб­ни­ков, пре­ду­пре­див, что аван­гарда тер­петь не может, читал жалоб­ные стихи про то, как рус­ские девки уез­жают в Изра­иль. Елена Кац­юба и Кон­стан­тин Кед­ров упраж­ня­лись 8 мета­ме­та­фо­рах. конечно, в боль­ших дозах бли­стал При­гов, Рос­кош­ная Ры Нико­нова с голыми пле­чами, в цве­та­стых кол­гот­ках и нару­кав­ни­ках душе­раз­ди­ра­ю­щих цве­тов, демон­стри­ро­вала свой жур­нал «Транс­по­нанс», стихи из одних глас­ных и одних соглас­ных, выла, вере­щала и дудела в кар­тон­ную воронку. Осо­бенно мил был Вик­тор Кри­ву­лин, он рас­ска­зы­вал о том, что когда в сорок шестом году Ахма­това читала стихи в филар­мо­нии, един­ствен­ный уце­лев­ший сви­де­тель не мог потом вспом­нить, какие же, соб­ственно, это были стихи, но утвер­ждал, что на Анне Андре­евне была шаль, и она очень ловко с этой шалью управ­ля­лась, и что наш «пир во время чумы» вряд ли уце­леет в памяти тек­стами. Именно так и слу­чи­лось.

Потом была музыка, когда она достигла апо­гея, ей начали помо­гать Дмит­рий Алек­сан­дро­вич При­гов, заказ­ные актеры из театра «Сайры Бланш» и акти­ви­сты из поэтов. Начался хеп­пе­нинг по-советски. Хеп­пе­нинг по-советски — это когда несколько чело­век натужно демон­стри­руют рас­ко­ван­ность, а зри­тель­ный зал раз­гля­ды­вает их с гри­ма­сой зави­сти и брезг­ли­во­сти. Дальше дело обычно не идет потому, что совет­ские «хеп­пе­нин­ги­сты» имеют сла­бое пред­став­ле­ние о зако­нах ocво­е­ния теат­раль­ного про­стран­ства и теат­раль­ного вре­мени. Пред­став­ле­ние о жанре в их рядах, как пра­вило, укла­ды­ва­ется в строчку «что за сва­дьба без битья — пьянка, да и все». В общем, актеры, пре­тен­ду­ю­щие на орга­нику в пред­ла­га­е­мых обсто­я­тель­ствах, напря­женно и одно­об­разно выги­ба­лись возле зад­них рядов, При­гов весело вопил сонет деся­ти­лет­ней дав
ности, из кото­рого, как куски наф­та­лина, сыпа­лись анти­со­вет­ские сме­ло­сти», поэт Бони­фа­ций качался на зана­веске, улич­ный артист Тиль безумно ска­кал между рядов с ело­выми вет­ками в зубах, а сочув­ству­ю­щие виз­жали и улю­лю­кали. Короче, кайф в стиле «ретро , в кото­ром, несмотря на гром­кость, самым выра­зи­тель­ным все же ока­зы­ва­ется лицо крстя­щейся филар­мо­ни­че­ской убор­щицы, на секунду засу­нув­шейся в зал.
А кстати, музы­канты на фести­валь при­е­хали заме­ча­тель­ные: Вяче­слав Гай­во­ро­нов­ский из Санкт-Петербурга. Алек­сандр Аксе­нов из Риги, Алек­сандр Несте­ров из Киева. Игорь Заха­ров из Ека­те­ри­но­слава и Влад Мака­ров и Михаил Юде­нич из Смо­лен­ска.
Вече­ром участ­ни­ков фести­валя ждало поме­ще­ние дан­синга с накры­тыми сто­лами, где часть пред­ста­ви­те­лей «нового искус­ства» пошла враз­нос, незнамо где успев набраться; они бро­са­лись к мик­ро­фону с про­из­ве­де­ни­ями. кото­рые на трез­вую голову читать не реша­лись, рус­скими народ­ными пес­нями, дер­жа­вин­скими одами и обли­чи­тель­ными моно­ло­гами в адрес своих же анде­гра­унд­ных паха­нов. Пла­стич­ный Тиль забрался по метал­ли­че­ским кон­струк­циям, завис на потолке и оттуда пози­ро­вал теле­ви­де­нию. 

Нача­лось битье буты­лок, и два юных даро­ва­ния вынесли к мик­ро­фону тре­тье спя­щее на стуле. Спя­щее даро­ва­ние начало выво­ра­чи­вать на эст­раду, но коре­шам не при­шло в голову как-то его… в общем чем-то ему помочь. Напро­тив, коре­шей это воз­бу­дило так, что они немед­ленно начали вокруг несчаст­ного тан­це­вать прямо на битых стек­лах, и на том, что несчаст­ный изверг из себя. Юнцы с крас­ными рожами нервна выво­ра­чи­вали кар­маны, оди­но­кие лите­ра­тур­ные дамы тащили наи­бо­лее при­год­ных из них в номера, роб­кие интел­лек­ту­аль­ные раз­го­воры за сто­лом пере­кры­ва­лись матер­ными частуш­ками и куп­ле­тами гимна ‑Совет­ского Союза. Короче, «Даже для Лихо­де­ева это было слиш­ком». Осо­бено буй­ство­вали почему-то пред­ста­ви­тели прессы. Юноша из «Ком­со­молки», уже въе­хав­ший в Смо­ленск едва дер­жась на ногах, бойко опи­сал кар­тинки фести­валя, отло­жив­ши­еся в его ярком от коли­че­ства выпи­того созна­нии. Думаю, что если бы он при­ло­жил к этому фото­гра­фии соб­ствен­ных тело­дви­же­ний, то газета уве­ли­чила бы тираж. Слава богу, что утром сле­ду­ю­щего дня он, так и не «про­сох­нув», бро­сился в Москву осве­щать фести­валь.

Я, Голу­бев и Ромм, оза­бо­чен­ные только тем, что спон­сор­ских денег не хва­тит, если, рас­кре­по­ща­ясь, поэты нач­нут бить стекла, начали аги­ти­ро­вать, на выход с целью воз­ло­же­ния цве­тов к Пуш­кину, воз­ве­ден­ному возле дан­синга, почему-то с бай­ро­нов­ским про­фи­лем. Не про­шло и часа, как мы кое-чего доби­лись, жид­кая кучка еще
сто­яв­ших на ногах была к клас­сику достав­лена, путь от дан­синга к отцу оте­че­ствен­ной сло­вес­но­сти был усеян телами, как Кули­ково поле. Соб­ственно, возле Пуш­кина ничего, кроме пья­ных соп­лей и три­ви­аль­но­стей добиться от поэтов не уда­лось даже, теле­ви­зи­он­ной бри­гаде. В атмо­сфере вос­тор­жен­ного пья­ного скот­ства и глу­бо­кой неж­но­сти к самой себе тусовка дово­лок­лась до гости­ницы, где давным-давно сидела по номе­рам наи­бо­лее интел­ли­гент­ная фести­валь­ная пуб­лика, поки­нув­шая дан­синг при пер­вых так­тах пете­уш­ных радо­стей. Там она пила чай, слу­шала стихи, обме­ни­ва­лась мыс­лями и визит­ками, лиш­ний раз под­твер­ждая слова Кро­пот­кина о том, что сво­бода ари­сто­кра­тична, а не демо­кра­тична.
Утром адми­ни­стра­ция гости­ницы сооб­щила, что они видели все: спортс­ме­нов, фар­цов­щи­ков, пар­тий­ных работ­ни­ков, но такого… Воз­ло­жив­шие цветы само­утвер­жда­лись о гости­нич­ном ресто­ране до утра.

Кстати, орга­ни­за­ция фести­валя, кото­рую взял на себя Саша Голу­бев, была вир­ту­оз­ной: помимо застойно-шикарных обедов-ужинов, луч­ших залов в городе, авто­бу­сов, рекламы и отлич­ной гости­ницы, он еще и отправ­лял людей домой в раз­ные концы страны согласно их поже­ла­ниям и вне­запно воз­ник­шим обсто­я­тель­ствам. Кроме того, ему уда­ва­лось как-то так­тично сор­ти­ро­вать и уте­шать поэтов, кото­рых кроме алко­го­ю­щее: в доста­точ­ном ли пре­стиж­ном, отно­си­тельно собу­тыль­ни­ков, месте они будут читать свои бес­смерт­ные про­из­ве­де­ния. Один пыл­кий юноша не желал читать стихи в музее, потому что музей — в зда­нии церкви, стихи — похаб­ные, а он (юноша) — чело­век глу­боко рели­ги­оз­ный. Дру­гой, вез­ший на фести­валь доклад «Мета­фи­зика аван­гарда», уже на вок­зале пол­зал на чет­ве­рень­ках, и каж­дый вечер я наблю­дала, как, выки­ды­ва­е­мый из оче­ред­ного номера спортс­ме­нок гра­мот­ным пин­ком, он воз­му­щенно орал: «Суки, не дают рус­ским поэтам!» Тре­тий, кле­щом висел на Джоне Хае, нашеп­ты­вая: «Два дол­лара на опо­хмел!» Чет­вер­тый уве­рял, что он под­поль­ный мил­ли­о­нер. тай­ный бро­кер биржи «Алиса» и скоро купит всю поэ­зию. Пятый клялся, что он вто­рой писа­тель в стране после Соро­кина. и вчера в китай­ском ресто­ране ел заса­ха­рен­ный лотос… В общем, зве­ри­нец.

Вто­рой день фести­валя начался откры­тием выставки. Это дей­стви­тельно было празд­ни­ком, потому что в Смо­лен­ске пер­вый раз выстав­ля­лись работы В.Лисинова, див­ного худож­ника, не одна­жды пред­став­лен­ного за рубе­жом и на корню ску­па­е­мого аме­ри­кан­цами. Неужели все его кар­тины уедут?! Неужели наши гале­реи про­спят и этого худож­ника, скром­ного интел­ли­гент­ного чело­века, не уме­ю­щего так ком­мер­че­ски при­стра­и­вать свои вроде бы неком­мер­че­ские про­из­ве­де­ния, как это налов­чился делать весь наш анде­гра­унд? Скажу честно, каж­дая кар­тина Лиси­нова — боль­ший вклад в оте­че­ствен­ную куль­туру, чем десять подоб­ных фести­ва­лей.

Играли музы­канты, читали поэты, было чудно, похмель­ный син­дром убе­рег храм от наше­ствия героев дан­синга.

Лите­ра­тур­ный семи­нар и лите­ра­тур­ный вечер тоже уда­лись. Нако­нец стало понятно, сколько при­е­хало моло­дых и талант­ли­вых, какие у них кра­си­вые лица, и стихи хоро­шие. И нет в этих лицах деше­вого апломба, изуро­до­вав­шего лица настав­ни­ков, пере­мешки обиды и сыто­сти, маски Напо­леона по отно­ше­нию к млад­шему и шепоту: «Чего изво­лите?» по направ­ле­нию к теле­ви­зи­он­ной камере.

Утром тре­тьего дня в Драм­те­атре нача­лась финаль­ная акция «Радиодра­ма­тур­гия как Новая поэ­зия». Ее гото­вили «Клуб-лаборатория новой дра­ма­тур­гии» и арти­сты театра «Дети Райка» под руко­вод­ством Нели Кле­менко. Читали три радио­пьеры: Пубер­тат» Миха­ила Уга­рова, «Друг тос­ку­ю­щих» Елены Гре­ми­ной, и мою «Мой муж — рус­ский худож­ник». После пер­вой пьесы часть поэ­ти­че­ской массы демон­стра­тивно вышла из зала и начала метаться по театру в поис­ках выпивки. Обретя три трех­лит­ро­вых банки бор­мо­тухи, эта часть фести­валя посе­ли­лась в фойе дочи­ты­вать недо­чи­тан­ные стихи. Их не вол­но­вали ни мы, ни музы­канты, ни худож­ники. Как Алиса не могла читать книжки без кар­ти­нок и раз­го­во­ров, так и наша поэ­ти­че­ская тусовка строго в двух ипо­ста­сях: выпить и стихи. Мы даже пере­фра­зи­ро­вали по их поводу извест­ный тезис о некра­си­вых жен­щи­нах: не бывает пло­хих сти­хов, бывает про­сто мало водки.

Глаза у юных даро­ва­ний бле­стели оттого, что им дали отхлеб­нуть из одной банки с При­го­вым, голоса зве­нели. Оно, конечно, может быть и мило, но я как-то плохо пред­став­ляю своих дру­зей дра­ма­тур­гов, тре­пе­щу­щих от радо­сти анти­са­ни­тар­ного рас­пи­ва­ния в ком­па­нии Пет­ру­шев­ской, или даже Фриша с Дюр­рен­ма­том. Как-то все же у теат­раль­ных неком­мер­че­ских авто­ров и с чув­ством соб­ствен­ного досто­ин­ства получше. да и с мане­рами.

В зале заме­ча­тельно рабо­тали музы­канты, а разув­шийся Тиль водил на вере­вочке Бони­фа­ция, дико орав­шего пло­хие, но матер­ные стихи, видимо, пола­гая, что это и есть новое искус­ство. Фести­валь, как раз­граб­лен­ный корабль, при­ча­ли­вал к берегу.
Оста­ва­лось заста­вить всех собрать чемо­даны и сесть в авто­бус.

Слава богу, что Ромм когда-то пре­по­да­вал в стар­ших клас­сах, а Голу­бев — в ПТУ. Они как-то согнали гос­под поэтов. Биле­тов все время полу­ча­лось больше, чем пред­ста­ви­те­лей ново­гол­скус­ства, и тогда их начи­нали счи­тать по голо­вам, на что вне­сен­ный на руках в авто­бус пред­ста­ви­тель «Эха Москвы». упив­шийся до потери очков и коор­ди­на­ции, очнулся и заво­пил: «Поэтов по голо­вам счи­тать не поз­волю!», после чего заснул уже до Москвы.
У вагона тро­га­тель­ный Тиль, украв­ший где-то ведро с пес­ком, глу­мился над поч­то­вым ящи­ком, вися­щим на пероне, пола­гая, что это и есть пер­фор­манс. Клуб «Поэ­зия» про­го­ло­сил быв­ший гимн быв­шего Союза. победно ози­ра­ясь по сто­ро­нам. Видимо, это, не при­несло удо­вле­тво­ре­ния, тогда они заво­пили про то, как «с пио­не­ром Гуляла вдова», потом «с ком­со­моль­цем гуляла вдова», потом «с ком­му­ни­стом». Послед­ним, с кем гуляла вдова, был «аван­гар­дист».

В пси­хике чело­века, как утвер­ждает пси­хо­ана­лиз, нет ничего слу­чай­ного. В пси­хике поэта тем более. Если вдова сме­нила ком­му­ни­ста на аван­гар­ди­ста, зна­чит речь все-таки идет об оте­че­ствен­ной куль­туре. Да ведь и правда, эти вче­раш­ние даро­ва­ния под­валь­ные, лос­ня­щи­еся сего­дня, пол­мира объ­е­хав­шие под марку несги­ба­е­мо­сти в застой.

Аван­гар­ди­сты, изно­шен­ные до дыр сна­чала систе­мой, а после ее раз­вала самими собой. Совер­шенно рав­но­душ­ные к моло­дежи, гла­зами их пожи­ра­ю­щей, да в общем, и друг к другу. Слав­ные, ино­гда талант­ли­вые, но в раже отри­ца­ния зара­зив­ши­еся от боль­ше­ви­ков всеми тяж­кими и постро­ив­шими свою аван­гард­ную пла­нету по тем же прин­ци­пам, что и враги свою соц­ре­а­ли­сти­че­скую. Та же нетер­пи­мость, та же без­от­вет­ствен­ность как кредо, то же, изви­ните, бес­куль­ту­рье. Только время сыг­рало с ними злую шутку, зри­тель ушел в новую жизнь, а при­зрак аван­гар­ди­ста все выла­мы­ва­ется перед при­зра­ком боль­ше­вика. Но при этом оба при­зрака хорошо упа­ко­ва­лись, все с валю­той в кар­ма­нах, с соб­ствен­ными книж­ками, все лимит­ные аппе­титы удо­вле­тво­рены, все мос­ков­ское пре­вос­ход­ство сыто. Как гово­рят англи­чане: начи­на­ю­щий со скан­дала кон­чает жизнь инсти­ту­том.

Отчего же грустно? Может быть, оттого, что я знала и наблю­дала этих людей моло­дыми. Они были доб­рыми, щед­рыми и любо­пыт­ными. Видимо, нельзя всту­пать два­жды в одну реку, трупы вче­раш­них золо­тых рыбок выгля­дят отвра­ти­тельно. Нова­лис гово­рил, что поэ­зия — это «то, что напи­сано луч­шими счаст­ли­вей­шими людьми в луч­шие счаст­ли­вей­шие моменты их жизни». Оно, конечно, каковы мы, таковы и наши «лучшие-счастливейшие». А дру­гих нет.! А хочется!