газета: Гуманитарный фонд №6 (109), 1992
Автор: Мария Абатова
Я познакомилась с Джоном Хаем на фестивале нового искусства в Смоленске. Веселый как американец, интеллигентный как англичанин, учтивый как француз и пьющий как три русских, он покорил фестиваль обаянием и стихами.
Известный американский поэт, главный редактор журнала «Пять пальцев» (Духовность и авангард), Джон Хай читает в Московском лингвистическом университете (бывшем Институте иностранных языков) собственный курс. Он абсолютно адаптирован в нашей стране и безмерно влюблен в нее, то ли потому, что поэт, то ли потому, что родился под Водолеем.
Я хочу предложить вам суть нашей беседы в форме чуточку русифицированного монолога Джона.
— Мои предки пришли в Америку из Скотланда, а я родился в Балтиморе в том доме, в котором родилась моя мама. Она и сейчас живет в этом доме. Мой отец очень серьезный и мудрый человек, он профессор психологии, сейчас мы очень близкие люди, но когда я был ребенком, мои родители не жили вместе и поместили меня в пансионат. Я стал хулиганом, таким юным преступником, я даже сидел в тюрьме. У меня была маленькая группа подростков, я руководил ей, мы занимались небольшим наркобизнесом, слушали музыку, путешествовали, ночевали в парках. У нас было оружие, мы принимали наркотики, и все это казалось мне, романтичным. Однажды мне к виску приставили пистолет, это были разборки с соседней группировкой. На следующий день мне брызнули в глаза из баллончика, друзья отвезли меня в госпиталь, и там сказали, что я потеряю зрение. Мои друзья решили убить того человека за мою слепоту, но я сказал, что не хочу ничьей смерти. К счастью, врачи ошиблись, но полгода в госпитале, пока мне лечили глаза, пока я ничего не видел, я имел время подумать. Мне захотелось другой жизни. Я перестал быть наркоманом. Я начал уменьшать дозы героина, пока не вышел из этого совсем, а ведь героин — очень сильный наркотик. Я захотел стать интеллектуалом как мой отец. Я поехал по всей Америке автостопом, я работал на ферме, ловил рыбу, был моряком.
… В двадцать четыре года я поступил в университет, потом сам стал профессором. Я пишу стихи, прозу и пьесы, хотя в Америке последнее время театр, менее популярен, чем перформанс. Мне очень нравится Смоленск и очень нравится фестиваль. К сожалению, я не так хорошо говорю по-русски, чтобы оценить все стихи, которые здесь читают. Я должен увидеть их глазами. Я был в разных странах на подобных фестивалях, ваш фестиваль самый веселый и самый яркий.
... Мои отношения с русской поэзией начались пять лет тому назад, когда я первый раз приехал в Союз. Меня переводили Еременко, Жданов. Искренко, Арабов. Я знаю весь американский авангард, но я не люблю это слово. Это старое, утратившее смысл слово.
… Нельзя сравнивать ситуации в поэзии между нашими странами: здесь был коммунистический режим, он исковеркал все процессы. Сейчас у вас происходит слом авангарда, который формировался как оппозиция, а теперь не хочет понять, что тоталитаризма уже нет. Слово авангард я предпочитаю заменять словом постмодернизм. Мы стараемся идти дальше, искать новые направления, ведь наш модернизм начался после второй мировой войны…
… Американский андеграунд точно так же как и ваш ненавидит признание, они точно так же как и ваши считают себя лучше, чище и талантливей официальных звезд…
… Мандельштам — первый, кого я начал переводить. Я просто считаю его своим отцом в поэзии, несмотря на то, что он писал по-русски. Я написал диссертацию о творчестве Мандельштама. Я понял, Мандельштам велик тем, что понял: авангард — это продолжение традиции. Не повторение, а продолжение. Большинство авангардистов и ваших, и наших повторяют то, что было сделано двадцать лет тому назад. Я изучал западную культуру, я знаю, что прошло в искусстве, а что только начинается. Для большинства авангардистов авангардизм — это разрешение заниматься плагиатом и делать все кое-как. Серьезный человек никогда не назовет себя авангардистом. Поэтому, пожалуйста, не называй меня авангардистом, я просто писатель, который создает свой язык.
Мария АРБАТОВА