интервью для «Машинного отделения»
– На пустом месте ничего не появляется. И в американском свободном джазе, и в европейской импровизационной музыке прослеживается четкая социальная и политическая ангажированность. «Черные пантеры» за океаном, маоизм Корнелиуса Кордью (AMM), членство в коммунистической партии Джона Тилбёри и левые ориентиры Пола Рутерфорда (ISKRA 1903) — список можно продолжать. Если говорить о российских музыкантах, то складывается впечатление, что они полностью аполитичны. Так ли это?
– Пожалуй, и к сожалению. Меня всегда удивляла в коллегах их приземлённость и нерефлективность в культурном плане. О Новой музыке мало кто из них вообще что-либо знал. Даже Сергею Летову мне приходилось в те давние времена рассказывать (только Курёхин был информирован адекватно). Нашими двигало что-то другое… вот хороший пример — Чекасин. Вот истинный русский адекватный жизни авангардист. Юродствующий, скоморошествующий, низвергающий и сотворяющий некое бытие, в котором и жить-то и нельзя! Вот и всё тут! Какую тут надо искать рефлексию и эстетику? Не свобода, но воля…
– Чем был вызван Ваш интерес к импровизационной музыке? Была ли это сугубо эстетическая позиция?
– Экзистенциальная. Эстетическая позиция сформировалась в процессе.
– Давайте разберёмся с джазом. В отличие от западных коллег, в России музыканты, играющие джаз, и адепты импровизационной музыки топчутся на одной лужайке. Насколько лично Вам близки «джазовички-бодрячки»?
– Для начала напомню, что крылатые слова «джазовички-бодрячки» были адресованы мною первому составу ТриО в восьмидесятых, когда Сергей Летов пригласил меня поиграть на выставке авангардной живописи на Малой Грузинской. Придя туда, я обнаружил, что мой единомышленник по фри играет весёленькую музычку с какими-то музыкантами-духовиками: валторной и тубой. При этом один пел что-то в блюзовой манере. Я был в шоке и выдал Летову и в шутку и всерьёз фразу: «где он нашел таких джазовичков-бодрячков?» Ими оказались два Аркаши — Шилклопер и Кириченко… Потом эта фраза так ребятам понравилась, что при встрече с Шилклопером тот всегда мне её напоминает!
Так вот. Музыка джазовичков-бодрячков мне абсолютно далека в смысле исполнения. Я, конечно, слушаю традиционный джаз, и даже кое-что люблю, но эта музыка мне чужда. И думаю, всякие миксы для современного импрова малоинтересны. Так уж повелось: традиционалисты дико ненавидят так называемую ими уничижительно «собачатину», мы им так не отвечаем, но таких содружеств найти трудно. Правда, есть один способ единения этих музык — обстебать традицию, что успешно делают Чекасин, Беннинк, Менгельберг и другие «бодрячки-неджазовички» от постмодерна. Бог им судья, я в этом не участвую.
– В Ваших эссе о годах минувших Вы постоянно указываете на разрозненность и маргинальность адептов новой музыки. Никакого единства во мнениях, никакой общей эстетической позиции. Если объединение — то кратковременное, и заканчивающееся полным разрывом отношений. Неужели все было настолько плохо?
– Так ставить вопрос, наверное, нельзя — хорошо/плохо. Было — как было, и из этого потом Нечто появилось. Нельзя сказать, что уж очень плохое… Феномен ГТЧ (трио Ганелин / Тарасов / Чекасин), Курёхина, Летова и его проектов, неуклюжий ОРКЕСТР МОСКОВСКИХ КОМПОЗИТОРОВ, мои, наконец. Кухня была дымная… Просто всё это движение было полупридушенным, как и многие культурные и не только, кстати сказать, процессы в России вообще…
– Прошло два десятка лет. Ситуация изменилась? Скепсис улетучился?
– Вообще-то, если объективно, то очень многое произошло, часто кардинально. Скепсис всегда где-то припрятан, но с ним жить и играть-то нельзя, поэтому лучше засунуть его в жопу!
– Со скепсисом всё ясно. А как Вы оцениваете своих молодых коллег? Кто из музыкантов способен выхватить знамя из рук мэтров?
– Я очень люблю общаться с молодежью. Раньше у меня были и ученики. Вообще-то я поздно начал играть импров, почти в тридцать лет, и поэтому все мои коллеги были моложе меня. Пару лет назад, благодаря Интернету и моей резкой активности я обнаружил совсем молодых музыкантов. Вот, например — Илья Белоруков из Питера. И мы уже довольно много переиграли вместе. Многообещающий саксофонист совершенно новой формации, не отягощённый нашими проблемами… играет много и легко. Что будет дальше, трудно сказать. Будем надеяться на лучшее. Этот путь нелёгкий.
– Почему в современной России импровизационная музыка развивается так вяло? В чем причина: в ней или в нас?
– Вопрос архи-сложный… Первое — в нас, второе — в музыке… А может наоборот…
– И следом — почему импровизационная музыка не чахнет в европейский странах? В ней или в них все дело?
– Да можно сказать, что чахнет! Уж так, как играли в 70–80‑е, не играют. Да, стали все очень качественно играть, но суть этой музыки не только и не столько в «качественности». Дух ускользает. Энергия заменяется мастеровитостью. Хотя, то, что европейцы привнесли концептуальность — это плюс. На одном «Ух!» долго не протянешь.
– В последние лет десять импровизационная музыка ощутимо качнулась в сторону электроакустики. Даже Летов активно использует i‑book, что уж говорить о молодых ребятах. Насколько Вам интересен этот сегмент музыки? Довольны ли Вы опытом сотрудничества с компьютерными музыкантами?
– Для меня эта музыка фоновая, это фактура, и она может быть очень выразительной. Я частенько играл последнее время с электронщиками. Вот, в Киеве в мае с Алексеем Борисовым очень удачно. В Берлине и на СКИФе с швейцарцем Жилем Обри. В Киеве работает Алла Загайкевич — замечательный электро-акустический, если так можно сказать, композитор, вот собираемся сотрудничать. Там кстати, и такие ребята KOTRA неплохо работают. Да и сын мой гитарист не столько играет на электрогитаре, сколько использует её для звуковых пластов, это уже другая ведь музыка. Так, что я волей-неволей вовлечен в эту музыку.
– Судя по тому, как идут дела у западных лейблов, специализирующихся на импровизационной музыке, диски разлетаются, как пирожки. Современная импровизационная музыка — что это? Сформировавшаяся позиция, эстетское позерство, радикальный жест или коммерческая ниша?
– И то, и это, и ещё что-то…
– Есть ли какие-то догадки по поводу последнего «что-то»?
– Это что-то сугубо русское, таинственное и невысказываемое… мучительное, мутное… как бы не пропасть…
– В продолжение темы: не возникает ли у Вас ощущения, что издательская деятельность многих культовых персонажей джазовой и импровизационной сцены превратилась из провокации в профанацию? Прежде всего, я имею в виду г‑на Зорна и его непрерывно плодоносящий Tzadik.
– Здесь согласен. Как-то уж очень всё у них здорово и замечательно, да и на поток поставлено. Может завидно, что не можем мы противопоставить им нашу Новую русскую радикальную музыку.
– Существенный пласт рынка — компакт-диски японских музыкантов. Вам не единожды доводилось играть с ними на одной площадке, поэтому не могли бы Вы в двух словах определить их отношение к импровизационной музыке?
– Японцы очень пассионарны, они мигом осваивают чужие культуры, не отдавая себе отчёт в тонкостях истории культуры народов и их ментальности. Их постмодернистский подход вполне адекватен современной скоростной виртуалокиберобразной жизни. Но в этом их энтузиазме есть и свои жемчужины.
– Совсем недавно Вы вернулись с крупного европейского фестиваля. Какие впечатления у Вас оставило это мероприятие? Не жалеете о том, что приглашение было принято?
– Впечатление разное: с одной стороны, если учесть, что мы так редко участвуем в таких масштабных мероприятиях — поэтому — Ух!!!; с другой стороны — вся звучавшая там музыка давно уже — де жа вю! В музыкально-эстетическом плане я нового для себя ничего не нашёл, не почерпнул, скорее, наоборот, засомневался кое в каких своих оценках… Да и то, что мы сами играли, было не очень ясным… это был некий эстетический сумбур, хотя, на фоне других, этот русско-тувинский драйв имел свою ценность именно благодаря спонтанному непредсказуемому раздолбайству…
– Где и когда состоялось то выступление, за которое Вам точно никогда не будет стыдно?
– Так трудно ответить, потому что для меня каждое серьёзное выступление — это очень ответственный экзистенциальный акт (я же редко публично играю), эта музыка существует как внутренняя необходимость, по выражению Кандинского. Я даже рассматриваю это в онтологическом аспекте, как приращение бытия… Часто мешает плохой звук, организационный напряг, бытовые проблемы — вот что плохо. А музыка живёт своей жизнью, мы её извлекаем, часто в муках и с болью. Ну, если более приземлённо, это игры с хорошими музыкантами. Раньше мне казалось, что с иностранными, теперь я нахожу удовольствие играть со своими.
– Как выглядит идеальный состав, с которым Влад Макаров желал бы записать совместную пластинку или отыграть на серьёзной площадке?
– Тут раз на раз не приходится. Могут быть разные хорошие партнёры. Сегодня мне хочется сыграть с одним, завтра с другим. У каждого есть что-то своё. Вот долгое время мечтал сыграть с Крисом Катлером — сыграл, что-то не то… Ещё бы попробовать без Фрита. Вот подумываю, как бы Джона Эдвардса вытащить, кажется, идеальный партнёр. Практика показываем мне, что мой лучший состав — это трио виолончель, ударные и что-то фоновое. Вот электроника, если аккуратная. Второй солирующий инструмент: сакс, любой духовой или голос сразу делает из меня аккомпаниатора. А в моей виолончели есть всё одновременно: и соло, и дуэт, и аккомпанемент. Имеющий уши — да услышит!
– В последнее время Вы всё чаще заговариваете о желании записать гитарный альбом. Не жалеете о том, что в своё время предпочли виолончель гитаре?
– Нет. Гитара остается, у неё особая миссия. Это мой ежедневный инструмент. Это трудовая лошадка. А виолончель — это муза, к ней нужно прикасаться только в исключительном состоянии. Недавно вот с Белоруковым много гитарных дуэтов записали. Буду писать и сольный гитарный. Недавно купил электроакустику. Другой, чем просто у акустики, роковый звук, интересно получается.
– Ваш сын — музыкант, гитарист. Не тесно отцам и детям на одной территории? Не возникает мыслей о том, что Макаров-младший пошёл не по той тропинке?
– Сын по профессии актер, и гитара для него — дополнение к его артистической натуре. У него другое отношение к музыке, более медитативное, он мыслит звуковыми пейзажами. Часто мне кажется, что он не так играет, но я не вмешиваюсь, потом слушаю, и правильно, что он играет по-другому, а то было бы два Макарова-старшего. Но он очень чувствует мою музыку в процессе игры, иногда кажется, как никто! Хотя вроде играет что-то своё. С ним удивительно легко играть.
09.2007
